Тёмная сторона бизнеса - Страница 65

И вот в одной жаркой стране вдруг появляется парень, который проповедует не просто любовь, а любовь всеобщую. И даже ко врагам. А вокруг, что характерно, всё больше какие-то гопники. В результате наш герой за свою любовь страшно пострадал. А потом на эту тему написали книжку, которая до сих пор бестселлер, даже в слабочитающей Америке. И в массовом сознании довольно быстро по историческим меркам закрепляется нехитрая связка: любовь — страдание. А потом, имея эту связку в голове, творческий люд начинает создавать художественные произведения о любви, но уже не всеобщей, а вполне конкретной. В соответствии с повседневными потребностями населения. Тем самым неся в массовое сознание чудовищную по своей разрушительности программу. Пиар-кампания, блистательная в замысле и в исполнении!

И люди начинают в массовом порядке страдать от любви, попутно моля Бога и всех Святых об исполнении своих нехитрых желаний. И имея в своём распоряжении вполне конкретные образы для настройки. Ну а куда обращено наше внимание, туда и уходит наша энергия — не забыли? А менее развитое сознание — вкусная и здоровая пища для сознания более развитого. Ну да, мы энергетическая пища, вы что, не знали? А потому что первоисточники надо читать. Там открытым текстом написано: паства. То есть — овцы. А страдания или эйфория от любви — один из способов стрижки.

Тёмная сторона ничуть не сомневается в божественном происхождении большинства священных текстов. Но с чего вы взяли, что те, кто передавал пророкам своим эту информацию, заботились исключительно о людском благе, не преследуя собственных интересов? В конце концов, человек тоже заботится о скотине — в определённой мере и до определённого момента. Но в отличие от скотины, мы обладаем практически неограниченными возможностями по развитию собственного сознания. Другое дело, что подавляющее большинство эти возможности никак не использует — вся энергия уходит в любовь.

Философия

Пустословие

Вначале было слово. А теперь, похоже, всё, приплыли. Слова по факту нет. Оно лишено какого-либо смысла и содержания и осталось только в качестве некой протокольной социально-приемлемой формы. Дело даже не в том, что, скажем, сочетание «слово чести» вызывает желание покрутить у виска, и даже «отвечать за базар» — уже анахронизм. Оно бы ещё ладно. Но, в принципе, уже не имеет никакого значения, что один человек говорит другому. Прав уже не тот, кто прав, и даже не всегда тот, у кого больше прав, а просто самый тупой. Тот, кто в принципе не тратит энергию на то, чтобы хоть как-то понять, что ему говорят, и способен сколько угодно раз повторять одно и то же, как бы абсурдно оно ни было. Наиболее энергоэффективная модель — робот, гибрид попугая с терминатором.

Когда-то античный оратор, прежде чем возразить оппоненту, воспроизводил его утверждение своими словами, чтобы убедиться, что правильно понял и возразить по существу. Уголовник мастерски ловил неосторожно сказанное слово и подтягивал за базар. Политик, пусть и врал как сивый мерин, но всё же пытался хоть сколько-нибудь внятно изложить свою программу. Уж не знаю, существовало ли в природе честное купеческое слово, но точно знаю, что в сегодняшних многотомых договорах, проверенных самыми дорогими юристами, километры легко могут быть перепутаны с килограммами, а сроки выполнения работ — понятие настолько относительное, что никакому Эйнштейну не снилось. Это если вообще хоть кто-то собирается хоть что-то делать. Про учёных не говорю, поскольку очень уж хорошо сказал покойный Березовский: «Я такую ахинею в последний раз в Академии наук слышал!»

Деградацию слова заметил ещё Гумилёв-старший в начале позапрошлого века (из принципа не буду цитировать стихотворение, пусть тем долбоёбам, которые не знают его наизусть, будет стыдно). Но всё-таки до последнего момента даже самые бессовестные или самые глупые люди всё-таки хоть как-то старались соотносить свои слова с окружающей действительностью. Хотя бы в корыстных целях. Сегодня власть захватили роботы.

Люди-роботы существовали и раньше, но власть их не была тотальной и распространялась, как правило, на какое-то ограниченное пространство. Например, можно сколько угодно объяснять стюардессе, что и с пристёгнутым ремнём вы въебетёсь во впереди стоящее кресло, и даже демонстрировать это, но она всё равно заставит вас пристегнуться несколькими специальными цитатами из своей профессиональной библии. Девочка в «Макдоналдсе», даже если подойти к ней дважды с интервалом в три минуты, всё равно протараторит, что «заказвысможетезабратькактолькоонпоявитсянатабло». Зато, в принципе, не способна, скажем, посолить свой поганый гамбургер. Лучше уж и не искушать. А вот мент или там сержант в армии уже попадался разный, в определённых ситуациях договориться было вполне можно.

Но время шло, роботов становилось всё больше, обычные люди наблюдали за ними и учились у них. И довольно быстро не то чтобы поняли, а чисто автоматически дошли до того, что схема общения роботов — самая энергоэффективная. На хуй не нужно заморачиваться, чего-то там слушать, возражать, убеждать, и даже всевозможные психотехники тоже на хуй не нужны. Никто никого не слышит и не понимает. Один просто воспроизводит более-менее подходящую к случаю вербальную программу, второй, как копье в брешь среди сомкнутых щитов, пытается впихнуть свою. Причём даже неважно, как эти программы соотносятся между собой: подбирать адекватный ответ — уже излишняя роскошь. Таким образом люди могут общаться часами, независимо от социального статуса и характера решаемых задач. Топ-менеджер от девочки из «Макдоналдса» уже отличается только ценой, а схема в мозгах — одна и та же. Как у двух телефонов, сделанных на одном и том же станке в Китае, но продающихся по разным ценам из маркетинговых соображений. В соревновании двух роботов обычно проигравшим считается тот, кто первым заебётся. У кого закончится энергия или прорвётся нормальная человеческая эмоция. На этот случай в роботов обычно зашивается универсальная и неотбиваемая аудиопрограмма «что вы кричите?».