Тёмная сторона бизнеса - Страница 27

Под эту пляску я тонул во сне, как в холодном болоте. Болото давило. Палатка превратилась в подлодку, и в ней закончился кислород. Кошмар булькнул и накрыл. На гумфаке ввели обязательную математику и сдавать её надо в школе. И второй раз мне на свободу не выцарапаться. Сгорбившись, я шёл как под конвоем в школьный ад. Серые плиты, грязно-синие стены, неистребимый и неразделимый запах сортира и столовки. Поскребшись под дверью кабинета математики, потянул жирную ручку.

— Опоздал? — пропела Плешиха. — Беда с этими студентами, совсем распоясались. Садись. Второй вариант.

— А… подготовиться… — пискнул я.

— А готовиться вы должны ежедневно, — просияла Плешиха. — Дорогие ученики, даю вам последний шанс исправить ваше положение…

Я втиснулся за парту. Грязноватые доски сдавили меня. Но из глубины, из-под земли, из красного ядра планеты, волной стала подниматься первородная ярость. Да чего я ведусь-то, в самом деле? Мне сколько лет? Всё это уже было? Значит, не повторится? А если и повторится, так неужто я ещё раз?! Я рванулся вверх сквозь тину кошмара, ещё не осознавая происходящее, отшвырнул в сторону парту.

— Да пошла! Ты!! К ебаной матери!!! — заорал, отгоняя морок.

Машина резко тормознула, качнуло вперёд, сон слетел. Некоторое время я таращился в пространство нездешними, как у новорожденного, глазами. Пацаны извлекали из спортивной сумки в ногах стволы и вздёргивали затворы. Я сунул ПМ в боковой карман кожанки. Всё нормально. Полез из машины и влип в склизлый тент палатки. Хлопнулся на задницу, как в нокдауне, пытаясь вдохнуть. Воздуха не было. Отекал липкий ядовитый пот. Я поджал локти и скрючился на коврике. Знобило.

Лагерь просыпался. Булькали негры, кастрированными котами пищали европейцы, выкашливали мат русские. Солнце красило кислотным цветом тент. Я б ещё спал, но режущей струной тянуло поссать. Горная болезнь, горняшка, по ощущениям не отличается от выхода из недельного запоя. Тошнит, ломает и ящик битого стекла в голове — всё как в детстве, только перегара нет. Путь до сортира был мучителен. Это удивительно, но у негров в джунглях не принято ссать под баобабы. В лагере есть один-два стационарных сортира и несколько переносных в специальных палатках. Утром, собирая лагерь, негр ставит биотуалет себе на голову и, пританцовывая, поднимается до следующего лагеря 6-8 часов.

Вернувшись к палаткам, я обнаружил Ивана Шалвовича. Старый грузин походил на ворона, полетевшего сдуру с дикими гусями и чудом дотянувшего до первой стоянки, — злобно чистил перья. В миру все свои вершины он давно взял, и теперь бизнес его был почти буддистским — основывался на принципе недеяния. Иван Шалвович был решалой. Он брал котлету денег за решение вопросов в суде или в администрации и пил зелёный чай в одном из своих грузинских ресторанов. В это время суды судили по справедливости, а чиновники плутали по своим неведомым дорожкам. Если звёзды складывались в сколько-нибудь приемлемое решение, Иван Шалвович получал бонус. Если нет — брал ещё денег на преодоление противодействия противника. Чугунков называл это работой на рынке ожиданий, но денег всё равно давал — в жизни ему не хватало чуда. С чудесами более-менее получалось, так что всё, чего желал теперь старый грузин, — это никогда больше не видеть гор. Но неугомонный Чугунков всякий раз таскал его с собой. Отказаться Иван Шалвович не мог. Был жёлт и зол, но шёл.

— В прошлый раз в Непал ходили. Он сразу на четыре с половиной тысячи высадился. И пошёл. Быстрее хотел. У него отёк лёгких начался. Еле остановили, — наставительно сказал мне Иван Шалвович. Он всегда говорил наставительно. Я кивнул и потащился к большой палатке, где негры собирали завтрак. Мысль о еде вызывала отвращение, но хоть что-то закинуть было необходимо. К тому же там должен был быть горячий чай.

На завтрак негры соорудили курицу в соусе из красного перца. Брезгливый Чугунков посматривал на неё с недоверием. В сорока его баулах хранились запасы продуктов из «Глобус Гурмэ» — испанский хамон в вакуумной упаковке, пастилки из прессованных сухофруктов, рис в пакетиках для варки и полугодовой запас тушёнки. Чугунков, даром что худой, как помесь Кощея Бессмертного с велосипедом, жрал часто и помногу. Неудобство состояло в том, что при этом он старался ещё и правильно питаться. Когда он не выдерживал и заказывал, скажем, пиццу, которую считал пищей нездоровой, то поедая её, виновато озирался по сторонам. В палатке же охранники, пацаны воевавшие, составили баулы вровень со стенами, как мешки с песком в укрепрайоне. Найти в них что-то было практически нереально, разбирать не было сил. Чугунков подумал и стал есть негритянскую курицу. Управившись, он долго протирал руки дезинфицирующим лосьоном. Я есть не мог — тошнило. Три гематогенки в кармане казались запасом достаточным и даже избыточным. Главное — была вода.

К середине второго дня мы вышли из джунглей, и, собственно, я впервые в жизни увидел горы. Оказалось, никакая вершина изумрудным льдом не сияет — ты видишь лишь небольшой участок пути, стоит только подняться на горку, как впереди открывается новая, точно такая же. Подъёмы и спуски часто чередуются, причем спуски раздражают страшно — такое ощущение, что весь прошлый адский труд псу под хвост. Мы спускались в чашеобразную долину, поросшую мелким колючим кустарником. Я медленно переставлял ноги и думал, откуда у Чугункова деньги.

Самим фактом своего существования миллиардер Чугунков начисто опровергал все коучерские теории о позитивном мышлении богатых людей. «От мира я не жду ничего хорошего», — любил говорить Чугунков. Мир отвечал взаимностью.